Роли Тараса подобны вспышкам. Ослепив острым взглядом, быстротой движений, пёстрым костюмом или блёстками конфетти, он оставляет зрителей в недоумении – будто подшучивая над напускным серьёзом и щепетильным отношением к самим себе. В этом – жизненная позиция актёра: о серьёзном говорить не иначе как с юмором.
Тарас мыслит так же подвижно, как и перемещается по сцене. Искренне интересуясь тем, что происходит вокруг. Не боясь своих сомнений и ошибок, он развивается и движется вперёд – навстречу новым ролям и обновлённому себе.

– Расскажите о своем детстве. Где Вы родились?

С мамой Татьяной Леонидовной

– Город Грозный, восемьдесят второй год. Мои родители работали артистами в Грозненском театре имени Лермонтова, и я практически все детство провел за кулисами. На этой же площадке играл Чеченский театр, и иногда шли спектакли, в которых труппа была смешанной.
А потом случилось известное событие в 1993 году. Двухкомнатную квартиру со всеми вещами пришлось продать за бесценок и уехать. Когда в первый раз был ввод войск при Ельцине – я помню хорошо этот момент – по местному телевидению показывали репортаж, как в трехстах метрах от границы стоят военные Российской Федерации и ждут команды. Слава Богу, пока мы там жили, команды не последовало. Но это был первый «колокольчик», после которого пришлось оттуда драпать.

Ну, что еще?.. Знал наизусть «Собачье сердце». Смотрел этот спектакль каждый раз. А когда мы с родителями шли из театра домой, я все время рассказывал им, как надо играть – либо их роли, либо другие. Потом они сказали, что я, действительно, очень дельное говорил. Интересно было бы себя послушать в детстве!

Помню, как заработал свой первый рубль, в шесть или семь лет, когда родители меня взяли на гастроли в Одессу. Пока была репетиция спектакля, я помог таскать кирпичи разнорабочим. Даже не за деньги это делал – я и не понимал, что мне заплатят. Баклуши бить было неохота.

– Профессию-то Вы себе неденежную выбрали в итоге…

– Ну что я могу сделать?

– Вы изначально знали, что по этой стезе пойдете?

– Долго не знал, что буду делать. Когда мы уже жили в Краснодаре, поступал в Институт Физкультуры (я тогда занимался баскетболом), но допустил две ошибки в сочинении, и из-за них не дошел даже до сдачи спортивных нормативов. И тогда судьба привела меня в ПУ–41. С моим дипломом меня туда приняли без экзаменов! Хоть как–то компенсировал неуверенность в себе! ПУ открыл для меня совершенно новую среду, повторюсь – совершенно новую!

В одном из первых капустников в РАМТе

– Какой же специальностью обзавелись?

– Оператор компьютера. Представьте себе, мы пришли первого сентября, посмотрели на каких машинах будем учиться – от них еще исходил запах свежих деталей, – а второго сентября украли все наши компьютеры! А, отучившись первый год, я был обескуражен еще и тем, что эта профессия уже не нужна: знание компьютера было необходимо только как дополнение к другой специальности (например, секретарь). И я понял: приплыл. К тому же, чтобы этому учиться, нужен был дома компьютер. А тогда возможности такой не было. Так что на третьем курсе я был в свободном плавании и был немного взволнован, куда держать курс?

– Стать артистом посоветовали родители?

– Не знаю даже, с чьей подачи все это было. Конечно что–то от мамы, что–то от папы ну и от меня немного. И папа сказал, что если быть артистом, то в Москве: там все по–другому. И я приехал в Москву. Выучил что-то. Читал, как все, прозу, басню, стихи… Получилось, что я приехал на некую такую разведку, проходил первые туры, но вот до конкурса так и не дошел.
Я уже сидел, как говорится, на чемоданах, догуливал московские деньки, как вдруг я попадаю в «Ленком» на спектакль «Юнона и Авось» и вижу на сцене  Николая Петровича Караченцова, которого я видел только в кино! Это было большим впечатлением и, можно сказать, серьезным осмыслением театра и, конечно, самой актерской профессии!
Когда родители – актеры, когда это все рядом и ты живешь среди этого, нет нужного понимания. А для того, чтобы пришло понимание, с которым нужно идти вперед, необходимо настоящее театральное впечатление.
Не буду вдаваться в подробности, но волей судьбы, я имел счастье недолго общаться с Николаем Петровичем, он дал мне хороший совет и пожал руку, пожелав удачи! Эта встреча была для меня, конечно, знаковой и дала гигантскую подпитку для движения вперед!

В одном из первых капустников в РАМТе

Я уехал обратно в Краснодар с бесконечным желанием вернуться и поступить. Устроился работать монтировщиком в Краснодарском молодежном театре, подглядывал за происходящим на сцене, даже в некоторых спектаклях участвовал. Я готовил себя, читал нужные книги и тд. И как-то раз слушаю радио, и слышу как одна девушка говорит: «Я поступаю в Щукинское училище и прошла уже на второй тур…». И я думаю: «Почему я здесь еще? Мне надо уже быть там!» Но дождался апреля и поехал.

Уже на третьем туре в ГИТИСе Алексей Владимирович Бородин сказал мне и еще нескольким абитуриентам, что хотел бы видеть нас на курсе. И я сразу сдал документы. Поэтому последние экзамены сдавал с осознанием того, что я уже принят. Помню, как в час ночи возвращался на последнем поезде метро и понимал, что я поступил.  Это было что–то с чем–то!..  Потому что все в Краснодаре, знакомые–незнакомые, говорили: «Ну куда? Там много своих!» А у меня получилось!

В спектакле "Сказки на всякий случай"

– А что испытываешь, когда сдаешь экзамены? Чувствуешь себя «белой вороной»? Есть ощущение, что ты хуже всех?

– Было ощущение, что я не последний. Конечно, сам по себе я до сих пор человек сомневающийся. Но было какое–то чутье. Когда, находясь на улице в общей массе все как-то свободно «актерски» себя проявляли, у меня было наоборот. Я был сконцентрирован и не очень общителен. Я общался, но как-то очень осторожно относился к «расплескиванию», правда, еще не понимал, к расплескиванию чего.

– Есть такая иллюзия среди абитуриентов: что поступление в театральное – уже доказательство таланта. И трудности в первый же день учебы оказываются абсолютной неожиданностью. Вы готовы были к трудностям?

– Совсем не готов. У меня вообще была мысль, что я свое дело сделал. Что не надо уже ничего, что я не хочу учиться! Выходя из ГИТИСа и идя вдоль забора к метро Арбатская, думал, может, это вообще не мое? Мне было тяжело, потому что я в первый раз столкнулся с тем, что такое самостоятельная жизнь. Ведь не на месяц уехал яблоки собирать, и не на год, а на четыре! И это было интересно и очень волнительно. Да и одного хотения мало! Со временем понимаешь, что если быть не на том уровне, к которому, я считаю, надо идти, – то не надо этой профессией заниматься.

– «Все или ничего»?

– Да, такой максимализм наверное имеет право быть, но без фанатизма! Есть известная схема: на первом курсе ты «народный», на втором – «заслуженный», на третьем – «просто артист», а на четвертом ты – «никто». Аналогична ситуация с поступлением в театр. Но намного больнее, когда в театр вообще не берут после того, как ты отучился.

– Как происходило Ваше «вливание» в театр?

Я был студентом первого курса, когда меня и еще нескольких моих однокурсников Алексей Владимирович решил привлечь в массовые сцены спектакля «Эраст Фандорин». Так я стал работать, изучать «кухню». Вторым был «Лоренцаччо».

В спектакле «Повелитель мух»

– А какая роль была первой настоящей?

– В «Повелителе мух». Мы с моим другом Виталиком Тимашковым играли близнецов. Это было первое настоящее знакомство с профессией.

На премьере этого спектакля случилась замечательная история: выхожу на поклоны и смотрю – идет мама! Папа!.. Они приехали из Краснодара втихаря. Моя тетя попросила четыре пригласительных. Я сделал. Ну, думаю, с кем-то придет, наверное. И тут – оба! Ничего себе! Вот такой был сюрприз.

– Они были довольны?

– Да. Папа волновался: ну как, если не понравится, что говорить–то… Но он сказал: «Я спокоен, все нормально!»

В спектакле «Самоубийца», Костя. Тик – Дарья Семенова, Так – Татьяна Матюхова

– Среди Ваших ролей были, скажем, этапные? Или одна какая-то роль, которая действительно Вам дала больше, чем другие, в профессиональном плане и человеческом?

Я думаю, что все роли на первых порах этапные, но бывают особенно значимые. Мне очень интересны тема и юмор в спектакле «Самоубийца» Вениамина Смехова. Очень многое мне удалось понять, играя в нем с опытными коллегами, это было первым творческим знакомством с нашим замечательным коллективом! И было в процессе работы такое приятное событие: когда на прогоне «Самоубийцы» мы вышли с актрисами в интермедии, то другой состав, который смотрел спектакль из зала, стал нам аплодировать. Вот это было сюрпризом! У меня сейчас немного изменилась эта роль – она стала более мне понятной, и наполненной большим смыслом что-ли! Недавно Вениамин Борисович  посмотрел спектакль и отметил меня, сказав очень приятные слова!

В спектакле «Ничья длится мгновенье», Давид. Рахиль Липман  – Нелли Уварова

– А роль в спектакле «Ничья длится мгновение»?

– Это очень хороший опыт. С Миндаугасом сложно и интересно – получаешь очень много нового! Есть моменты, которые быстро сечешь, а есть, которые не очень . Но соображать надо быстро, потому что в репетициях много раз все меняется, и надо хорошо запоминать.  Это уже относится к профессионализму, и потому эта работа – хороший опыт в мою копилочку.

– Все очень по-разному относятся к детскому репертуару: есть артисты, которые хотят из него «выпрыгнуть» побыстрее, а есть те, для которых это органично. Какие у Вас отношения с детским репертуаром? Есть желание из него вырасти?

В спектакле «Волшебник Изумрудного города», Морбар. Элли – Нелли Уварова

– Нет. Мне очень нравится, например, играть Морбара – обезьяну летучую. Я уже сейчас в той стадии, когда есть такая свобода, что можно экспериментировать. Когда я вводился, я создавал образ только при помощи голоса: пищу, но вроде все туда, все правильно... Потом, смотрю, начинает роль у меня «обрастать». Стало еще интересней

Хотя мне, например, не нравится, когда дети плохо слушают. Не знаю, от тебя это зависит или уже не от тебя, от концепции спектакля или от родителей. А участвовать в спектакле – ну почему нет? Это ведь тоже своего рода тренинг, путь к какой-то еще профессиональной находке.

– Актерская профессия – это все равно профессия и, наверное, вместе с гримом и костюмом ты «надеваешь» на себя некое состояние, а потом «снимаешь» его. И тогда ты должен убрать все свои непонимания, недовольство, свои личные проблемы… Разве не так?

В спектакле "Платонов. III акт", Марко. Платонов - Илья Исаев

– Так, но я же это все равно Я – мои нервы, моя память! Конечно, профессия принуждает к тому, что зритель не виноват, что у тебя какие–то проблемы?! Если что–то не так, меня сразу начинает раздирать, и это состояние мне трудно скрыть, хотя я очень не хочу, чтоб люди со стороны видели мое расстройство. А кто–то может очень легко это скрывать, играть, что все хорошо! Кстати есть люди, которые любят поиграть и в жизни. Но я убежден, что тот, кто играет в жизни, не может по-настоящему и достойно играть на сцене.

Человек, а тем более артист, должен стремиться к личностному росту, думать и формировать свое отношение к стране, к правителям, к любви и к людям, которые его окружают. Мне бесконечно интересно смотреть на Богдана Сильвестровича Ступку! У него не только актерский талант, но потрясающее чувство настоящего – он конечно глубочайшая  личность. Его слушаешь – и просто «ах», говорит ясно, просто и глубоко. И хочется, помимо способностей и мастерства, завлекать личностно своим понимаем действительности и какой–то философией!

– Как Вы думаете, Вы обрастаете этой философией?

– Я надеюсь, что да.

В спектакле «Сказки на всякий случай»

– Про Вас можно сказать, что Вы одержимы театром?

– В сравнении с тем, как бескорыстно моя мама театру служит, я – нет. Я не фанат театра. Поскольку спотыкался о какие-то ситуации, то стал немного циничным и иногда могу сказать: «Товарищ театр! Всё-таки должно быть всё поидеальней, чтобы я по–другому относился к тебе». И, тем не менее, я могу бескорыстно всей душой отдаться материалу, который меня будет поглощать. Я очень благодарен театру. Ему нельзя изменять: все–таки достоинство человека – быть верным, постоянным. Мне кажется, эта благодарность может потом воздаться.

– Вы человек одного театра?

–  Да, однозначно. Потому что театр – это не просто здание или сцена, это организм, в котором ты какая–то связующая частичка.

В спектакле «Самоубийца», Костя

– А какие спектакли из репертуара театра вам ближе?

– «Самоубийца». Мне в нем близко то, что через юмор можно говорить о серьезном.  Мне очень  нравится, когда говоришь с юмором, а получается – «Господи, над чем смеемся-то?». Такое качество в театре меня привлекало всегда. Не «ядреная» драма, хотя это тоже имеет место быть. Даже не просто имеет, а должно быть!

– Согласны ли вы с высказыванием Щепкина о том, что нет маленьких ролей?

– Маленькие роли иногда все-таки бывают! Когда ничего ты не можешь сделать, ни-че-го, ты – мебель чистой воды! Такая функция у персонажа, или так распределено, или так решено, может я не прав, но у меня так было, или казалось, что это так. 

– И все же Ваши маленькие роли потрясающие. В «Платонове», например.

– Спасибо.

В спектакле «Золушка», Падетруа

– И Падетруа – прекрасная роль. Во-первых, «Золушка» совсем не такая, какую ожидаешь увидеть. И вдруг – еще и Ваш персонаж, который буквально ослепляет! Это одно из самых ярких впечатлений от спектакля.

– Спасибо! Мне иногда нелегко играть в этом спектакле, потому что для этого нужно поддерживать спортивную форму, а это не всегда получается!

– Как Вы сами оцениваете свое амплуа?

– Социальный, острохарактерный герой. Я очень люблю Вампилова, вся его природа – абсолютно мое. И юмор там классный.
Наверно как–то так, но я могу ошибаться!

– А хотелось бы кардинально поменять амплуа?

– Всегда хочется. Но я всегда и получал роли не по направленности органики (что, кстати, требуется сейчас в кино), а «на сопротивление». В студенческие годы был занят в спектакле «Три соловья, дом 17» у Алексея Анатольевича Блохина и играл там деда, отца семейства, – некого Клинта Иствуда с роскошными усищами. Это сербская пьеса Драгутина Добричанина. Парадоксальная, забавная история!
Среди моих поисков амплуа был даже Собакевич!

– А в новом спектакле «Rock'n'roll», который ставит Адольф Шапиро, интересна для Вас роль?

– Да, очень. Это эпизод, роль Следователя. Такая с «подковыркой», с улыбкой. Надеюсь, она у меня получится!

В спектакле «Приключения капитана Врунгеля», Матрос Лом

– А кино для Вас как для актера второстепенно?

– Кино – после, ну, пока, во всяком случае, так получается. Один мой знакомый сказал: «Кино – это экзамен, а театр – тренировка». Наверное, так оно и есть, но театр мне ближе. Да и родители мои были в первую очередь актерами театра, поэтому я не могу без него.

– Вы считаете, сейчас время кино или нет?

– У нас – нет. Бывает авторское кино, но это очень редкий случай. Сейчас идет полная разгерметизация понимания кино! Надеюсь в скором времени будет больше интересного, умного и профессионального кино!

Я считаю, что Игорь Хомский, который решил в конечном итоге со мной поработать и снять меня в своей короткометражке, очень интересный. Он учился у Абдрашитова, а его ученики из того же теста сделаны.

К сожалению, сейчас намного меньше стало примеров, на кого можно было бы ориентироваться. А ведь это же неотъемлемая часть для развития – чтобы понимать, где хорошо и где плохо.

В спектакле «Чисто английское приведение», Преподобный Огюстус Дампир

– А смотрите ли Вы ТВ?

– Я в основном  новостями увлекаюсь, но смотрю не по ТВ, а в Интернете.

– А за какими событиями Вы следите?

– За политическими уже не слежу, потому что бессмысленно, уже я все понял. Когда не понимал – пытался разобраться. Переживаю за Японию. И интересно очень, какие бывают чудеса на свете. А еще обязательно стараюсь по возможности следить за своими однокурсниками а других театрах. Стараюсь почаще ходить на спектакли, потому что это дает понять, на каком свете ты вообще находишься.

– У Вас есть свой ЖЖ?

– Нет, я не очень люблю про себя что-то писать. Наверное, я должен это делать, но у меня в характере этого нет. А брать не талантом, так наглостью – это не ко мне. Нет, я не против ЖЖ или персональных сайтов, просто это не мое. Бывает так, что про себя пишешь, а делом не доказываешь. Мне кажется, нужно чуть больше юмора по отношению к самому себе.  Если я чересчур серьезен, мне сразу нужно расслабиться и улыбнуться! Я думаю, мне нельзя давать в руки власть, потому что я испытываю глобальное чувство ответственности, когда знаю, что мне надо руководить процессом. Сразу становлюсь примитивным, дельным таким, а потом думаю: «Что я такой серьезный?» Смеяться надо!

– А как Вы относитесь к конкуренции в актёрской среде?

– С юмором. Закапываю в себе моменты удовлетворенности или неудовлетворенности и все. Это очень серьезная штука, потому что зарождает в коллективе сермягу. Если у кого-то существуют неудовлетворенности, и сам по себе человек слаб, он перестаёт отдавать себе отчет в том, что он может сделать, как сказать, как поступить. Надо в себе максимально давить эти чувства, если они принимают какую-то язвительную форму.

В спектакле «Сказки на всякий случай», с Сергеем Печенкиным

– Вы непосредственно встречались с давкой локтями?

– Конечно. И терпеть не могу этого! Это, действительно, детонатор дискомфорта в коллективе. Хотя и у меня есть амбиции, но я надеюсь, что они у меня здоровые. У каждого все равно должна быть своя индивидуальная история, в профессиональном направлении.

В чем заключается «миссия» театра?

В просветлении. Он должен отражать действительность, но, тем не менее, просветлять: чтобы человек не просто увидел, а еще и услышал что-то! И взглянул со стороны как на себя, так и на других! Вот работает человек в офисе, у него график абсолютно одинаковый – в шесть вечера он свободен, суббота–воскресение – выходной. И от всей этой одинаковости он становится не очень интересным даже сам себе. Но почему? Ведь и сидя в офисе, можно очень творчески относиться ко всему, что происходит вокруг. И вот когда он приходит в театр и смотрит спектакль про таких же, как он, и наблюдает за собой со стороны, и вдруг захочет что–то в своей жизни исправить, тогда вообще супер – мы добились своего! Изменить общество театр не в силах – это не такое массовое искусство. А изменить отдельного человека, я думаю и очень в это верю – обязательно сможет.

Ирина Смирнова