Сложносочиненный сюрреализм

Премьера спектакля «Сны моего отца» по прозе Романа Михайлова

29.05.2021

Намеренный вывод зрителей из зоны комфорта – одна из особенностей фирменного почерка главного режиссера РАМТа Егора Перегудова. И первый сюрприз произойдет до начала действия: вас проведут через кулису на Большую сцену и предложат занять место прямо на поворотном круге, где вам тут же бросится в глаза надпись на грани цензуры. «Это экспериментальная работа. Я надеюсь, что люди, которые придут к нам, будут готовы к погружению в этот мир», – говорит режиссер о своей постановке, называя ее путешествием по сознанию.

Сюжетные линии нескольких рассказов математика и писателя Романа Михайлова цепляются одна за другую и объединяют в единую структуру не всегда сочетаемые жанровые приемы. Стартуя как откровенный саспенс, спектакль незаметно перетекает в социальную драму, роуд-муви и даже боевик. Проводником по этой эклектике драматических форм будет Володя (Максим Керин). Его история начинается с путешествия – он приезжает навестить отца, которого не видел много лет.

Отец, неловкий и несуразный маленький человек (Владимир Василенко), оказывается специалистом странной профессии: он смотрит чужие сны и забирает оттуда страхи. Хотя сын отрицает, что ему снятся кошмары, непростые детские воспоминания делают его сновидения подчас откровенно психоделическими. Рядом с обыденными персонажами: матерью (Наталья Чернявская), пьющим отчимом (Сергей Чудаков), парнем с родовой травмой по прозвищу Урод (Денис Шведов), Диджеем (Дмитрий Кривощапов), которого шпыняют гопники, – обитают Люди тайн (Диана Морозова, Людмила Пивоварова, Виталий Тимашков), умеющие вызывать дождь криком, или Человек пути (Иван Воротняк), настойчиво зазывающий в Землю обетованную. Володя уже и сам не может отличить утрированные сны от реальных воспоминаний, и версия ненадежного рассказчика оказывается единственной доступной в этом круговороте сюрреализма.

«Это – сложносочиненная история, притча, целый космос, который надо каким-то образом охватить, – рассуждает Максим Керин. – Она про жизнь. Здесь мы не очень понимаем, чем на самом деле живем. Что настоящее: эта жизнь с ее бытом или та, которая нам снится, о которой мы мечтаем. Это путешествие герой проходит, чтобы научиться состраданию, чтобы, начав его одним человеком, в конце не озлобиться, не стать циничнее, а наоборот прийти к финалу абсолютно открытым».

Благодаря вращению круга, на котором сидят зрители, сценическая площадка будто вращается вокруг них, что создает эффект непрерывного кадра, запечатлевающего хаос разрозненных мыслей главного героя. Но, в отличие от кинематографа, в театре «смонтировать» такой кадр невозможно. Вне поля зрения сидящих за пределами поворотного круга проделывается сложная техническая работа для поддержания этой иллюзии в течение всего действия. Иногда кажется, что актерам только благодаря магии удается оказываться в абсолютно разных местах сцены.

Зал окружают серые щиты, напоминающие обломки Берлинской стены, на которых разбросаны мотивирующие, жизнеутверждающие или просто философские надписи-изречения. Это тексты реальных граффити, собранные художником спектакля Владимиром Арефьевым в разных городах во время работы над спектаклем. На фоне этой выборки народного творчества располагаются самые простые предметы мебели. Три кухни, явно рожденные в девяностых, при всем своем внешнем различии вызывают похожие ощущения: смесь легкой ностальгии, жалости и неловкости, словно подглядываешь в чужую квартиру, а видишь в ней себя.

Вместе с поворотным кругом сдвигается и ровное течение временной линии. Сопровождающиеся дымом, оглушительными звуками выстрелов и сбивающим с ног ветром метания по не связанным на первый взгляд событиям Володиной жизни окончательно раскоординируют зрителей, уже и без того потерявшихся в сложном пространстве Большой сцены и подсознания героя.

Причиной дезориентации служат не только спецэффекты, но и агрессивно противоречащие друг другу куски информации, из которых никак не получается сложить единую картинку. Особенно ярко это явление отражается в эпизоде из рассказа «Война», когда Володя и Диджей верят то Человеку войны (Олег Зима), который сообщает, что они попали в зону активных боевых действий, то Ефрейтору (Александр Гришин), убеждающему, что они просто видят военные учения. Поскольку повествование ведется через призму не всегда ясного и объективного мышления Володи, мы так и не узнаем, кто из них прав. «Михайлов очень точно формулирует нерв нашего времени. Для меня это история кризиса сегодняшнего общества, когда ты будешь метаться от одного информационного потока к другому, но никогда не поймешь, где правда», – рассказывает режиссер.

Изменчивая канва Володиной реальности ускользает уже от него самого, хотя он еще цепляется за ее последние надежные элементы. А если непосредственные участники не могут поручиться за реальность происходящего, что говорить о сторонних наблюдателях? Им остается только верить (или не верить) в то, что война есть (или ее нет), что герои доберутся до финальной точки своего путешествия невредимыми, что ветер, когда-то размазавший Уроду лицо, вернет его обратно. Хочется верить и в то, что Володя не повторит путь своего отца, когда-то лечившегося в специальном учреждении, что кошмары отпустят его, что Люди, знающие тайну, наконец откроют ее ему, а он сам через обретенное в этом путешествии сострадание обретет покой.

Анна Родионова