Юрию Щекочихину посвящается

6 лет назад, после гибели Юрия Щекочихина, факультетом журналистики МГУ и «Новой газетой» была учреждена ежегодная премия его имени. Лауреатами становились талантливые разгильдяи, отнюдь не самые прилежные студенты журфака, успевшие, однако, ярко заявить о себе в профессии. Щекочихинские стипендиаты награждались небольшой ежемесячной выплатой и своеобразным иммунитетом против отчисления и дисциплинарных взысканий.

Юрий Щекочихин на встрече с Клубом искусств ЦДТ

Юрий Щекочихин рассказывал, что его самого, мальчика, росшего в индустриальном районе на окраине Москвы, в журналистику занесло случайно. Ему было 15 лет, когда знакомая привела его кружок Дома пионеров. На журфак МГУ поступал неудачно: не хватило балла, чтобы попасть на дневное отделение. В итоге стал учиться на вечернем, попутно работая в «МК». Но только тогда, когда его однокурсники с дневного по окончании университета начали искать работу, а он уже заведовал отделом в «Комсомолке», Щекочихин понял, что на самом деле ему очень даже повезло.

Некоторым всегда не хватает времени, другие каким-то волшебным образом успевают за тот же, безбожно короткий промежуток в человеческую жизнь сделать невероятно много. Будучи еще студентом, Щекочихин начал вести рубрику «Алый парус». Это было еженедельное приложение к «Комсомольской правде» для подростков, выходившее многомиллионным тиражом. В придуманной им рубрике «Адрес: подворотня» публиковались письма от тех не вписывавшихся в общество молодых людей, о которых никогда бы не стали писать раньше. Приходила огромная почта, а потом ему стали звонить со всего Советского Союза. Первую полосу с рубрикой «Алло, мы вас слышим!» запретило публиковать КГБ: какая еще неформальная молодежь? У нас в стране не может быть неформальной молодежи! Со многими из этих ребят Щекочихин дружил долгие годы спустя.

«Между небом и землей жаворонок вьется» на поклонах с Юрием Щекочихиным

Он вообще заводил друзей с невероятной легкостью. Обладая шумным, открытым, отзывчивым, неугасимо веселым характером, он в каждом новом знакомом видел удивительную, неповторимую личность и испытывал удовольствие, открывая эту личность другим, знакомя, собирая всех вместе. О нем говорили «перпетуум мобиле», «вечный ребенок», «так и не повзрослел». Уже будучи знаменитым журналистом, автором острых публикаций на темы войны в Чечне и организованной преступности, депутатом Госдумы, экспертом ООН по вопросам организованной преступности и коррупции, Президентом Международного фонда в поддержку молодой творческой интеллигенции – он оставался таким же неизменно юным, со всеми присущими юности качествами. Может, еще и поэтому трудности тинэйджеров всю жизнь не переставали его волновать.
Щекочихин много и откровенно писал о них, о тяжелых подростках, об их нуждах и преступлениях, и причинах этих самых преступлений. Он никогда не писал равнодушно, никогда не писал «из кабинета» - он вообще ни про что так не писал – и всегда знал, о чем говорил.

«Между небом и землей жаворонок вьется» Дмитрий – Алексей Веселкин, Терехов – Евгений Дворжецкий

Один из его очерков, появившийся в 1981 году в «Литературной газете», назывался «У реки». Там, у этой реки, в провинциальном городке, шестнадцатилетний мальчик не стал убийцей только благодаря счастливой случайности – ножик ткнул не туда. А решился он на это, потому что обещал своему ровеснику, бывшему мучителю и несостоявшейся жертве достать джинсы. И не мог.
За этим сухим протоколом стояла путаница взаимоотношений, метаний и обстоятельств, подобную которой все любят в литературе, но чаще всего начисто игнорируют в жизни, и она открывается только уму пытливому, внимательному и чуткому. Эта история, как все, чем он занимался, захватила Щекочихина целиком.  Когда он в очередной компании рассказывал о своей работе друзьям, один из них, Елена Долгина, работавшая в Центральном Детском Театре, предложила: «А почему бы тебе не написать об этом пьесу?»
И он написал.

«Ловушка № 46, рост второй» сцена из спектакля

ЦДТ, в который попала «Ловушка № 46, рост второй» (названная так по размеру джинсов), был в тот момент театром с целой плеядой только что окончивших учебу молодых актеров и относительно недавно вставшим у руля художественным руководителем Алексеем Бородиным. Он не мог не поставить «Ловушку», увидев в ее героях самого себя четырнадцатилетнего, в том самом возрасте, когда человек начинает сталкиваться с одиночеством, начинает решать взрослые вопросы о том, что такое жизнь и для чего она. Пьеса была написана, казалось, обрывочно, драматургически незавершенно, но на редкость живым, простым и искренним языком. Тогда как для подростков и про подростков писали редко, и не писали так откровенно. Чего не хотел Щекочихин – так это разговаривать с ними стертыми, штампованными фразами, не задевающими никого, зато с обилием восклицательных и вопросительных знаков. Он говорил о том, с чем постоянно сталкивался и работал, что знал изнутри, и с чем сами молодые актеры были знакомы не понаслышке, об остро насущных и реальных проблемах: социальном расслоении, наркотиках, травле слабых, недоступности жизни в целом. Это подкупало.
Роли распределились очень быстро, и работа началась.
Одновременно начались и трудности.

«Ловушка № 46, рост второй» Упырь – Евгений Тиглев, Миша по кличке Арлекино – Сергей Серов

Тогда, с середине 80-х, чтобы пьеса могла идти в государственном театре, на нее было необходимо получить цензурное разрешение, так называемый «лит» Главного управления по делам литературы и издательств. Но сначала - «добро» Министерства культуры. Когда член редколлегии Светлана Терентьева, которой «Ловушка» очень нравилась, принесла ее заместителю министра, тот прочел и бросил ей в лицо: «Вы с ума сошли?» Алексей Бородин все же сумел получить разрешение министра на репетицию «одной современной пьесы, совершенно без затрат», и можно было начинать, но «лита» так не было, и надежда его получить оставалась призрачной.
Тем не менее, начали работать. Не могли не начать. Репетировали всего два месяца. Станислав Бенедиктов придумал оформление, которое действительно не требовало затрат, костюмы тоже были свои. Спектакль рождался легко. Всех охватывало ощущение какого-то общего дела, честного и очень важного. Предлагаемые обстоятельства были настолько внутренне понятны актерам, что были не нужны дополнительные усилия, чтобы примерить их на себя, проникнуть в пьесу. Потому что они знали, о чем говорили, не из книжек, а от самих себя. Правда здесь была клокочущая.

Молодежь театра с Юрием Щекочихиным

Как будто что-то яркое, свежее ворвалось в театр вместе с Щекочихиным. Он приходил очень часто, подружился со всей труппой. Он близко общался с артистами, как старший друг – чуть-чуть старше их, более зрелый и опытный, кипящий жизнелюбием, никогда свысока, но незаметно словно бы вставший во главе команды, которую они составляли. Он всегда был на пике событий, в горящих точках и там, где затевалось что-нибудь интересное – и рассказывал актерам обо всем, что его занимало. Вовлекал в свою жизнь, в те «пьесы», которые он ставил в реальном времени, а не на сцене, всегда поддерживал и получал поддержку. Например, если надо было открыть альтернативный молодежный клуб – трудная затея в те годы, – актеры могли приехать на какую-нибудь конференцию и заступиться: «Как – не надо? Надо! Нам негде собираться! Сколько можно пить портвейн по подворотням? Можно мы будем пить что-нибудь получше в цивилизованном месте и смотреть выступления, которые нам хочется смотреть?» И наоборот, своих товарищей по литературе Щекочихин постоянно приводил в театр, перезнакомил его со всей журналистской братией, со многими блестящими, талантливыми, честными людьми. Для всех, для каждого в труппе эта обоюдная связь стала целым жизненным этапом, бесценным хотя бы потому, что ничего подобного не было ни раньше, ни потом.

«Ловушка № 46, рост второй» Упырь – Юрий Григорьев, Маша – Анна Молчанова

В каждом театре, как говорит Алексей Бородин, есть своя «Чайка», и для РАМТа того времени таким спектаклем стала «Ловушка № 46, рост второй». Актер Сергей Серов прозвал Щекочихина «наш Щекочехов», так и приклеилось.

Пока не было разрешения, спектакль начали играть неофициально, «для своих». А во время одного из прогонов фойе внезапно оказалось заполнено мужчинами в одинаковых костюмах. Оказалось, органы пришли – пришли и уселись смотреть. Навещали и люди из Министерства, или кого-нибудь из актеров вдруг вызывали туда. А потом получили «лит», и спектакль, наконец, смог встретиться со своей настоящей аудиторией. Зал реагировал на происходящее, словно вымирая. Впрочем… случалось и иначе.

«Ловушка № 46, рост второй» Миша по кличке Арлекино – Сергей Серов, Андрей по кличке Чиж – Игорь Нефедов, Лешка – Алексей Блохин, Упырь – Юрий Григорьев

В «Ловушке» речь шла о двух группировках футбольных фанатов, команды которых не назывались впрямую, но обозначались довольно ясно. И как-то раз они – реальные футбольные болельщики - пришли в театр. Вспоминает Алексей Блохин:
-  Они скупили большую часть зала… Именно те, которых мы больше всего «поливаем» в спектакле, причем я «поливаю». Мне Серов говорит: «Ну-ка, Лешенька, скажи, кто такие «кони»? Лешенька – это я. А они все в зале, и их 60-70%.  И они серьезные ребята, профессионалы. Я говорю: «Они – козлы!» - у меня такая реплика, написанная Щекочихиным. По зрительному залу проносится такой нарастающий гул… Волосы дыбом встали у всех. Дальше Серов спрашивает: «А какие они козлы, Лешенька?» Я говорю сакраментальную фразу «Вонючие!» И это все. Зрительный зал охватывает рокот, знаете, как будто звук саранчи. Они начали подниматься со своих мест… Вызвали наряд милиции, кое-как угомонили. После спектакля они поджидали нас около служебного входа. Мы им сказали «Ребят, ну вы же понимаете, это только театр…» Потом мы с ними дружили. Это о контакте искусства и жизни…

У Щекочихина был один особенный зритель, которого он однажды привел на «Ловушку», и за мнение которого волновался чрезвычайно. Звали его Андрей, и этот юноша уже успел повзрослеть с тех пор, как планировал то самое убийство на берегу реки.
Когда занавес опустился и зрители ушли, Андрей все продолжал недвижно сидеть в кресле, в опустевшем зале, еще долго-долго. Состоялся ли между ними разговор, мы не знаем. Но то, что он состоялся тогда – во время спектакля – это наверняка. И это был очень важный разговор, один из самых важных в жизни каждого из них.

«Между небом и землей жаворонок вьется» сцена из спектакля

А общение с театром продолжалось. Через некоторое время Юрий Петрович принес в РАМТ новую драму, жесткую и современную «Между небом и землей жаворонок вьется», в которой осмыслял подростковую наркоманию. Режиссером снова стал Алексей Бородин, пластику ставил Михаил Кисляров. В главных ролях -  Евгений Дворжецкий, Алексей Веселкин и Людмила Степченкова. Репетировали увлеченно, искали форму, отталкиваясь от содержания, и все снова придумывалось словно само собой. На сцене, превращенной в черную дискотеку с сетчатой перегородкой вокруг, было много свободного пространства. Места действия условны, не обозначены.

«Между небом и землей жаворонок вьется» Катерина – Людмила Степченкова, Терехов – Евгений Дворжецкий

Авторскую ремарку, стоявшую в одном месте пьесы, – герои поют что-то из «Битлз», – развили, и в результате артисты по всему спектаклю пели песни этой английской легендарной группы, рассказывая о выборе, о равнодушии и непонимании взрослых, о любви, о протесте. Много хореографии, бурный музыкальный финал. А ближе к концу, по сюжету, старшеклассников заставляют отвечать на вопрос анкеты «О чем ты думаешь, когда остаешься один?» И то, что говорят герои, напоминает новеллы, маленькие бурные исповеди, неожиданные взрывы честности вместо формальных и благонравных ответов.
Так Щекочихин снова принес в театр те истории и мучительные вопросы, которые занимали его в повседневной жизни и работе. Что правда, а что нет. Что честно, что правильно, что настоящее…

Спектакль «Ловушка № 46, рост второй» сняли с репертуара в 1992  году, живой, любимый актерами и зрителями. Наверное, есть смысл в том, чтобы уйти, пока знаешь, что по тебе еще будут скучать. Это была идея актеров: они выросли, и почувствовали, что играть совсем молодых людей стало неловко.

«Ловушка № 46, рост второй» сцена из спектакля

На прощальном вечере Юрий Щекочихин произнес:
- Ловушек теперь стало больше. Я иногда думаю, что время для молодежи хуже, чем раньше, но, наверное, ей тяжело было во все времена... Время прошло и, как бы ни было печально, надо прощаться, чтобы вернуться с ощущением нового времени и, конечно, в тот же театр.
Но вернуться уже не пришлось. Щекочихин окунулся в работу отдела расследований, которым руководил в «Литературной газете». В 1996-м возглавил это же направление в «Новой газете», увлекся политикой, другими проектами, в которые, разумеется, ушел с головой – не умел иначе. Это отнимало всю его плодотворную энергию.
Он никогда не прекращал дружить с РАМТом, так что, может быть, однажды уступил бы просьбам друзей и написал бы еще что-нибудь. Однако не случилось.
Юрий Щекочихин умер 3 июля 2003 года. Обстоятельства его гибели до сих пор не выяснены. Снова и снова возобновляется расследование.

Последней награжденной премией Щекочихина – посмертно – стала Анастасия Бабурова, ушедшая из жизни этой зимой. Еще немного, и студентка журфака МГУ, корреспондент «Новой газеты», погибшая при исполнении профессиональных обязанностей, осталась бы последним лауреатом не в смысле хронологии, а буквально. Потому что премия должна была прекратить свое существование.
По словам пресс-службы МГУ, «концепция ее не согласуется с принципами факультета журналистики», и «поощряться на официальном уровне» разгильдяйство отныне не будет. Однако, не без участия «Новой», выход нашли, изменили формулировку…
Тем не менее – очередное новое время.

Анна Синяткина